Глава III. АДЫГИ В СИСТЕМЕ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ И ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ НА КАВКАЗЕ (СЕРЕДИНА XVI – НАЧАЛО 1770-х гг.) 

Социально-экономическое и политическое развитие адыгской этнополитической общности к середине XVI в. по-прежнему протекало в сложных условиях междоусобиц и постоянных войн с внешними агрессорами – Османской Турцией и ее вассалом – Крымским ханством. Восточные адыги (кабардинцы) вели в этот период ожесточенную борьбу и с кумыкским шамхальством за сферы влияния на Восточном Кавказе.

Мы уже видели, что особенно широкомасштабные наступления были предприняты против адыгов в 40–50-х гг. XVI в. В своих действиях османы и крымцы преследовали не только грабительские, но и далеко идущие стратегические цели: обеспечить беспрепятственный проход своих войск (прежде всего крымской конницы.– К. Д.) через Северный Кавказ в Закавказье и Среднюю Азию [1]. Для этого огромная территория от Тамани до границ с шамхальством в Дагестане, населенная многочисленными адыгскими народностями, как жанеевцы, темиргоевцы, бжедуги, хатукаевцы, бесленеевцы и кабардинцы, должна была быть в зависимом положении или лояльной к указанным мусульманским державам. В большинстве случаев документы говорят об ожесточенной борьбе адыгов с захватчиками. Наряду с военными принимались меры и другого характера, как установление родственных связей султанского и ханского дворов с ведущими великокняжескими адыгскими домами, привлечение адыгской феодальной знати на военную службу, широкое использование традиционного института аталычества, когда крымские ханычи отдавались на воспитание в адыгские аристократические семьи и т. д.

Этапами установления связей со Средней Азией после «черкесских земель» были ногайские степи и Астрахань. Провозглашаемый в этот период турецкий «протекторат» над Казанью выражал стремление Османской Турции выступить в роли гегемона в системе татарских государств Восточной Европы: Крыма, Астрахани, Казани и Ногайской Орды [2]. В конечном итоге, рост международного престижа России в конце XV – первой половине XVI в. совпал по времени с расцветом турецкого могущества и возникновением проблемы взаимоотношений между европейскими государствами и султанской Турцией [3]. С середины XVI в. одной из трех главных внешнеполитических задач русского централизованного государства становится борьба с усиливавшейся османо-крымской агрессией. Заинтересованное в укреплении своих юго-восточных границ и обеспечении твердых позиций на Дону и в устье Волги, царское правительство завоевало в 1550-х гг. Казанское и Астраханское ханства.

Турецко-крымский натиск первой половины XVI в. затронул не только адыгов, но и ногайцев. А. А. Новосельский считал, что с покорением Казани и Астрахани и утверждением русской власти по всему течению Волги орда Больших Ногаев естественно теряла преимущества своего положения на нижнем течении Волги, свою влиятельную роль и была поставлена перед необходимостью новой ориентации [4].

По мнению Е. Н. Кушевой, эти обстоятельства во многом определили русскую политику в Ногайской Орде, облегчили русское продвижение по волжскому пути и помогли московским войскам взять и удержать отдаленную от Москвы огромными пространствами Астрахань [5].

Наряду с «астраханскими» и «казанскими» делами московская дипломатия, судя по наказам русским послам в Крым, ставила вопрос и о «крымском» деле [6]. Москва была очень заинтересована в создании антикрымской коалиции. Вероятными участниками такого проекта могли выступать адыги, которые наносили неоднократно сокрушительные удары по Крымскому ханству и контролировали важнейшие военно-стратегические и торговые пути на Северном Кавказе. Давая оценку данному процессу, Н. А. Смирнов считал: «Нет сомнения, что уже в то время (середина XVI в.– К. Д.) русское правительство отдавало себе отчет в том, какое важное значение имеет Кабарда для поддержания добрососедских отношений России с народами Кавказа и с Ираном и для охраны южных пределов. Нельзя забывать, что устье Волги и Астрахань могли быть в безопасности только тогда, когда спокойно было в Кабарде» [7].

Реализации московских планов в сплочении антикрымских сил способствовало установление тесных связей между определенной частью правящих элит Кабарды и Ногайской Орды. Нами приводились примеры вмешательства кабардинцев в астраханские дела в первой половине XVI в.: «С черкасы по женитве и свойстве» был астраханский царь Аккубек, который укрепился на Астраханском юрте с помощью «черкесов»; в родственных отношениях с кабардинцами был и царь Ямгурчей [8]. Две враждебные группировки кабардинских князей породнились каждая с одной из враждующих ногайских группировок: Пшеапшоко стал тестем мурзы Казыя, основателя Малой Ногайской Орды; женой Тинехмата, сына Измаила, была Малхуруб, дочь Темрюка Идарова [9].

Можно предположить, что первым официальным обращениям адыгов в Москву (50-е гг. XVI в.) предшествовали какие-то первоначальные переговоры и что эти контакты могли быть установлены через ориентировавшихся на Россию ногайских правителей. А. М. Некрасов выдвинул интересное предположение, что адыгские посольства 1552-го, 1555-го и 1557 гг. ставили вопрос не только о помощи против Крымского ханства. Он полагает, что одним из важных моментов переговоров была возможность предоставления адыгам огнестрельного оружия [10]. Известно, что в некоторых походах 30–40-х гг. XVI в. перевес в силах крымцев над адыгами (как и над астраханцами в 1546 г.) достигался за счет обладания огнестрельным оружием и артиллерией. Единственным путем приобретения такого оружия для адыгов, по мнению А. М. Некрасова, было обращение к Русскому государству, которое поставляло его уже к середине XVI в. в Ногайские орды. И вполне возможно, что полученная от ногаев информация тоже сыграла свою роль в решении адыгских правителей обратиться к Ивану IV.

Таким образом, внутреннее и внешнее положение адыгских народностей, интересы восточной политики России и общая заинтересованность в борьбе с турецко-крымской агрессией обусловили сближение адыгов с Российским государством в середине XVI в.

В 1552–1557 гг. господствующая феодальная верхушка отдельных адыгских народностей (жанеевцы, бесланеевцы, кабардинцы) через свои официальные посольства обратилась за помощью и покровительством к Московскому государю. В данном случае инициатива обращения исходила от адыгских правителей, но они выражали не только свои социальные интересы, а объективно сложившиеся в адыгском обществе общенародные нужды. В документах Посольского приказа, раскрывающих динамику адыго-русских взаимоотношений, часто встречаются формулы: «со всею Кабардою Черкасскою», «со всею землею Черкасскою».

Первое известие об обращении адыгских (черкесских) правителей в Москву дошло до нас в составе Никоновской летописи, в которой говорится, что в ноябре 1552 г. «приехали к государю и великому князю черкасские князи Маащук-князь да Иван Езбозлуков да Танащук-князь бити челом, чтобы их государь пожаловал, вступился в них, а их з землями взял к себе в холопи, а от крымского царя оборонил» [11]. Возглавлявшие посольство князь Маащук Кануков был бесланеевским владельцем, а Иван Езбозлуков – абазинским. Они просили принять адыгов и абазин в русское подданство и оказать помощь в борьбе с Крымским ханством. Черкесские князья задержались в Москве до августа 1553 г. Они ходили в поход с Иваном Грозным на «государевы Украйны», а после известий о крымском набеге «на Черкасы»*  были отпущены на родину; как свидетельствует летопись, князья «крест государю целовали на том, что им со всею землею Черкасскою служити государю до своего живота: куда их государь пошлет на службу, туда им ходити» [12]. С адыгскими князьями был послан «в Черкасы» посол, сын боярский Андрей Щепотьев, чтобы «правды их видети».

В 1554 г. крымский хан повторил свой поход на черкесов. В августе 1555 г. в Москву прибыло новое адыгское посольство в составе 150 человек. Оно возглавлялось жанеевскими князьями Сибоком с сыном Кудадеком и братом Ацымгуком, а также абазинским князем Тутарыком Езбозлуковым. С ними вернулся и царский посол А. Щепотьев. «И били челом князья черказские ото все земли Черказские, чтобы государь пожаловал, дал им помочь на Турьского городы и на Азов и на иные городы и на крымского царя, а они холопи царя и великого князя и з женами и з детьми вовеки» [13]. Андрей Щепотьев свидетельствовал царю, что Черкасы «дали правду всею землею». Посольству было оказано большое внимание. Царь пожаловал его «великим своим жалованием» и черкасским князьям «во свои им земли учинил отъезд и приезд добровольный» [14]. Тутарык и Кудадек по их челобитию были крещены, получив соответственно имена Ивана и Александра. Западным адыгам, которые обязались служить Русскому государству, была обещана помощь против крымского хана, но в отношении Турции Иван IV не захотел дать каких-либо гарантий и сослался на то, что «турецкий султан в миру со царем и великим князем» [15].

Установление дружеских отношений Москвы с западными адыгами, страдавшими в первую очередь от крымцев, создавало для Русского государства выгодную позицию в будущих отношениях с ханством. Поэтому сразу при получении известий о крымском походе на Северный Кавказ в 1555 г. было принято решение о посылке на «крымские улусы» 13-тысячного войска во главе с И. В. Шереметевым, чтобы отвлечь от своих новых союзников и от Астрахани. Исследователи считают, что указанное известие выступает как первый зафиксированный факт осуществления на практике соглашения адыгов и Русского государства о взаимной помощи в борьбе с Крымом.

В 1556 г. крымский хан «пошел был на Черкасы на пятигорские», но получил известие о появлении на Днепре под Ислам-Кирменем русского отряда Дьяка Ржевского и вернулся на полуостров. По сообщению Никоновской летописи, «и сее осени о Покрове (т. е. в сентябре.– К. Д.) у него (крымского хана.– К. Д.) Вишневецкой князь Дмитрий город взял Ислам-Кирмень и людей побил и пушки вывез к себе на Днепр во свой город; а з другую сторону черкасы пятигорские взяли два города, Темрюк да Томань, а приходил Черкаской Таздруй-князь да Сибок-князь з братьею, которые были у царя и великого князя на Москве...» [16].

Как мы видим, слаженные действия русских войск со стороны Днепра и адыгов – с Таманского полуострова, принесли конкретные результаты в военных действиях против Крыма. Установившиеся дружеские взаимоотношения ряда адыгских народностей с Русским государством препятствовали агрессивным замыслам османского султана в отношении северокавказского региона, по которому обычно шли вассальные крымские ханы в Закавказье, где Порта вела войну с Ираном. Е. Н. Кушева полагает, что наряду с взятием Казани и Астрахани русскими, приведенные события в Западной Черкесии были в числе причин, побудивших султана Сулеймана к заключению мира с шахом Тахмаспом [17].

Западные адыги не смогли удержать Таманский полуостров. В 1557 г. жанеевские и бесланеевские князья во главе с Сибоком и Маашуком были вынуждены покинуть родину и выехать в Москву. Здесь они крестились – Сибок под именем Василия, а Маашук – под именем Ивана и были «устроены» на службу. Летопись сообщает, что среди выехавших «Чюгук-мурза да Тохта-мурза да Татар-мурза – служил у Крымского, царю крымскому шурин царя Давлет-Кирея болшаа царица сестра его родная и дочь Тарзатык-мурзы,– да с ними люди их» [18]. С этого времени ведет свое начало институт выезжих адыгских князей в Москву [19]. В том же 1557 г. перечисленные адыгские князья со своими людьми были направлены в составе русского войска в Ливонию, где принимали участие в военных действиях под Псковом, Раковором, Дерптом, Мильтеном и Аллусте и т. д. Обычно они воевали в составе передовых полков.

Следующее адыгское посольство было из Кабарды, от имени верховного князя Темрюка Идарова и прибыло в Москву в июле 1557 г. «Черкасский мурза» Кавклыч Кануков, находившийся во главе посольства, обращаясь к русскому царю, по сообщению летописи, говорил: «А пришел от братия от Кабартынских князей черкасских, от Темрюка да от Тазрюта-князя бить челом, чтобы их государь пожаловал, велел им себе служить и в холопстве их учинить, а на Шавкала был им государь пожаловал, астраханским воеводам велел помочь учинити. Да говорил Кавклыч-мурза Черкасской: только их государь пожалует, учинит от себя в холопстве и помочь им учини на недругов так же, как братью пожаловал, черкасских жаженьских князей Машук и Сибока з братьею с их и с кабардинскими черкассы в одной правде и в заговоре иверский князь и всея земля иверская и государю с ними же бьют челом, чтобы государь царь и великий князь их по тому же пожаловал, как и тех всех» [20]. Несмотря на то, что в предыдущем году в Москве находилось посольство дагестанского шамхала, просившее «оборонить» его от кабардинских князей, русское правительство, зная о союзнических отношениях шамхала и крымского хана, встало на путь поддержки кабардинцев.

В конце 50-х – начале 60-х гг. XVI в. усиливается совместная борьба Русского государства и адыгов против военной экспансии Крымского ханства и Османской Турции. Удачные действия русских войск в 1558–1559 гг. со стороны Днепра и Дона под руководством Дмитрия Вишневецкого и Данилы Адашева способствовали обращению западных адыгов в Москву, чтобы царь «дал бы им воеводу своего в Черкасы и велел бы их всех крестити» [21]. В 1560 г. «в Черкасы» был отправлен князь Дмитрий Вишневецкий с Иваном Маашуком и жанеевским князем Сибоком Кансауковым [22]. Им было велено «промышляти над Крымским царем» [23].

План действий против Крыма со стороны Днепра, Дона и Западной Черкесии был изложен в наказе, который был послан с П. Совиным ногайскому князю Измаилу в апреле 1560 г. [24]. В грамоте Измаилу царь Иван IV, напоминая о договоренности совместных выступлений, писал: «И мы по твоему слову сее весны послали в Черкасы князя Дмитрия Вишневецкого да черкасских князей Амашика да Сибока, а велели им со всеми Черкасы с Черкасскую сторону Крым воевати. А на Дон послали есмя своих детей боярских Данила Чюлкова да Юрья Булгакова да Истому Извольсково да Тягриберди-мирзу Кипчака... а велели есмя им з Дону Крым воевати и тебе и твоим детям и племянникам и всем твоим людем перевозы держати. А на Днепр послал есмя наместника своего Черниговского Диака Ржевского со многими ж людьми, а велели есмя ему з Днепра Крым же воевати...» [25].

Скоординированные военные действия русских и адыгских отрядов в течении 1560–1561 гг. позволили осуществить ряд удачных операций против крымцев и османов. Так, в начале 1561 г. объединенный отряд спустился по Дону мимо Азова, овладел несколькими крепостями и достиг Кафы. Двадцать турецких галер, поспешивших на помощь татарам, потерпели поражение и вернулись в Константинополь [26]. Все это вызвало большое беспокойство в Турции и в Польско-Литовском государстве. Польский король Сигизмунд-Август прямо указывал крымскому хану на опасность союза Москвы с западными адыгами: «... поразумети можешь, якими причинами и на черкесы пятигорские [Московский князь] заходить, хочети их себе пригорнить и сповиновати, абы их противно тебя, брату нашему, обернул...» [27]. Он неоднократно побуждал Давлет-Гирея к набегам на адыгские и русские земли. И как мы увидим дальше, именно совместные действия польского короля и крымского хана привели к постепенной утрате Москвой своих позиций в западной Черкесии.

После смерти царицы Анастасии Романовны в августе 1560 г. у царя Ивана IV созрел план – в политических интересах России заключить брак с одним из царствующих домов Европы или одним из адыгских великокняжеских домов. Это свидетельствовало о важном значении, придаваемом Москвой сохранению и упрочению связей с многочисленными адыгскими народностями. 

В царской семье браки были делом не частного, а политического характера, они подчинялись династическим целям [28]. 

Свадебные посольства были отправлены: в Польшу и Литву свататься за сестру короля Сигизмунда-Августа в Швецию – за одной из дочерей короля Густава; в «Черкасы у черкасских князей дочерей смотрети и привести к Москве». В Кабарду был отправлен к верховному князю Темрюку Идарову посол Федор Вокшерин и подьячий Семен Мякинин. В Западную Черкесию к жанеевскому князю Сибоку (Василию) отправился посол Борис Сукин [29].

Известно, что только сватовство в Кабарде увенчалось успехом. Вскоре князь Дмитрий Вишневецкий, с которым царское правительство связывало особые надежды на укрепление русских позиций в Западной Черкесии (может быть, даже в форме создания им здесь особого вассального княжества под покровительством Москвы) отъехал к королю Сигизмунду-Августу. Через него приглашались на службу «до великого княжества Литовского» и «князи Черкасские, которые этого пожелают». Откликнувшись на это приглашение, сын князя Сибока Александр и сын князя Тазрута (Камбулата) Гаврила Черкасские, жанеевские князья, находившиеся на московской службе, отъехали в «Литву» [30]. Здесь к этому времени служил их близкий родственник – «Сибоков брат». Описанные события безусловно являются следствием происков польского короля и усиливавшегося натиска Крымского ханства на Западную Черкесию. В конце 1562 г. уже известные нам князья Сибок и Кануко прислали в Крым Сибокова брата Чубука «на Черкасское государство царевича просити». Чуть позже русский посол Афанасий Нагой сообщал, что Давлет-Гирей был мирен «с черкасы ... з с жанскими да с адоховскими и сына царевича калги Магмет-Кирея царевича в Черкасех 2 сына, царевич Сафра-Гирей у Сибока-князя, а другой царевич Ширван у Пуштыка-князя...» [31].

В переговорах с Московскими послами в Крыму в 60-х гг. западные адыги делятся на тех, кто под влиянием «турского» и на «царевых», т. е. крымского царя или хана. По мнению Е. Н. Кушевой, понятие «всей Черкасской земли», употреблявшееся западно-адыгскими посольствами в 50-х гг., постепенно было утрачено. Жанеевцы и другие западно-адыгские народности, жившие недалеко от Таманского полуострова, признают номинальную зависимость от Крыма и Турции. Но основная часть населения Западной Черкесии сохраняет далее политическую самостоятельность.

Политическое развитие Кабарды шло в ином русле. После 1557 г. устанавливаются самые тесные связи кабардинцев русской ориентации во главе с верховным кабардинским князем Темрюком Идаровым. В 1558 г. он прислал в Москву сына Салнука (Салтанука), который был крещен под именем Михаила, обучен русской грамоте при дворе и стал потом одним из видных бояр. Его братья Доманук, Мамстрюк, Матлов (или Мазлов) тоже неоднократно бывали с различными поручениями в русской столице в 1560-х гг.

Выше уже отмечалось, что кабардинские князья просили «оборон» на «шевкалского», в свою очередь, шамхал просил царя, чтобы он «оборонил» его «от холопей своих, от черкасских князей» [32]. Османо-крымская ориентация шамхала и его вражда с союзниками – кабардинцами – не устраивали царское правительство. Уже в 1560 г. воевода И. С. Черемисинов совершил из Астрахани морской поход на шамхала, который был вынужден покинуть свою резиденцию в Тарках и временно прекратить свои набеги на кабардинские владения [33].

В 1561 г. Иван IV (Грозный) закрепил связь с князем Темрюком Идаровым женитьбой на его дочери Гуащэней – Марии Темрюковне. «Сей поступок, – указывал С. Броневский, – был ли он следствием пристрастия или политических вычетов, произвел по тогдашним обстоятельствам, весьма выгодное для России сближение горских народов, наипаче кабардинцев, которые в походах царя Ивана на Лифляндию, Польшу, против крымских татар отправляли службу наряду с российскими войсками и храбростью, им свойственною, много способствовали его победам» [34]. Русский посол Афанасий Нагой сообщал хану Давлет-Гирею, что после брака царь «Темгрюка-князя и землю Черкасскую пожаловал, велел ему служити, и ныне Темгрюк-князь и Черкасская земля в государя нашего воле» [35].

Взаимоотношения Кабарды с Россией оформляются присягами («шертью»). С 1550-х гг. основная, но не вся, территория, и не все население, находились в союзнических отношениях с Москвой. Большой группе кабардинской знати во главе с Темрюком Идаровым противостояла группировка во главе с князем Пшеапшоко Кайтукиным, которая ориентировалась на Крым. В дальнейшем, с каждым новым царем в России или же с новым верховным князем в Кабарде союзнические взаимоотношения возобновлялись новой присягой, которая конкретизировала взаимные обязательства. Основное содержание жалованно-договорных грамот русских царей верховным кабардинским князьям сводилось к формуле: «... с нашими воеводами жити и нам служити и опричь нас к иному ни к которому государю не приставати, а кто нам будет недруг, тот бы и вам был недруг, и стояти вам всею землею Черкасскою от нашего недруга с нашими воеводами астраханскими и терскими заодно» [36].

В сложное и трудное для Кабарды время, когда ее раздирали феодальные противоречия и страна часто подвергалась нападению турецко-крымских агрессоров, князь Темрюк Идаров проявил себя мудрым и дальновидным государственным деятелем. Он и его сторонники из числа феодальной знати поняли, что объединить разрозненные кабардинские земли и устранить угрозу внешней опасности можно только с таким сильным и надежным союзником, как Россия. В героической песне о Темрюке говорится: «Ты благо принес Кабардинской земле, открыл нам просторы России» [37]. Опираясь на русские военные отряды, он проводит различные мероприятия для государственного объединения кабардинских земель. Стремясь привести всю Кабардинскую землю «в послушание себе», Темрюк Идаров вел постоянную борьбу против Крыма и Турции. За десятилетие (1558–1567) в ответ на посольства Темрюка Идарова в Москву в Кабарде шесть раз побывали русские послы и посланники и четыре раза ему была оказана сильная военная помощь, в которой особое значение имели стрельцы – ратные люди «с вогненным боем» [38]. В своей внешней политике князь Темрюк Идаров, враждуя с дагестанским шамхалом, установил дружественные отношения с Грузией. В борьбе с Крымским ханством и его союзницей Малой Ногайской ордой Темрюк опирался на князей Большой Ногайской Орды, с которыми был связан матримониальными отношениями [39].

В 1562–1563 гг. Темрюк Идаров вместе с русскими воеводами совершил ряд крупных походов против кабардинских князей во главе с Пшеапшоко Кайтукиным и его союзником шамхалом Будаем. Одновременно эти походы способствовали обеспечению беспрепятственных связей Кабарды и России с Грузией через перевалы Центрального Кавказа. Благодаря внешней и внутренней политике Темрюка Идарова, Кабарда стала более консолидированной и утвердила свой авторитет в кавказском крае и за его пределами. Свидетельством тому является заявление русского посла в Турции И. П. Новосильцева, что земля князя Темрюка Идарова простирается «по Терке по реке и до моря» [40].

В 1567 г. по просьбе Темрюка Идарова «для бережения от недругов его» был поставлен русский город в устье Сунжи – притока Терека [41]. Е. Н. Кушева справедливо считает, что со стратегической точки зрения место для постройки на Северном Кавказе в 1567 г. русского города было выбрано исключительно удачно, потому что оно перекрывало и контролировало пути сношений Крыма и Турции через Северный Кавказ и через Астрахань со Средней Азией, а также с шамхальством [42]. Кабардинские князья, противники русской ориентации, еще в 1564 г. обращались к крымскому хану о недопустимости возведения русских укреплений во владениях Темрюка Идарова: «Если там будет поставлен город, то не только им пропасть, но и Тамень, и Шемкал будут за Москвою» [43].

Крымцы сознавали себя, по мнению А. А. Новосельского, объединяющим центром надежд и чаяний всех татар (в том числе Больших Ногаев и казанских людей), а также определенной части «горских» черкесов, которые просят заступничества и принятия мер против постепенного утверждения русских на Тереке [44].

Постройка русского города вызвала резкое обострение русско-крымских отношений. Хан Давлет-Гирей дал понять на переговорах с русскими послами, что в этом вопросе он никогда не пойдет на уступки: «И будет-де государь ваш похочет со мною быти в дружбе и в братстве, и он бы-де города на Терке не ставил, а дал мне поминки Магмет-Киреевские, и яз-де с ним помирюся. 

А будет-де ему на Терек город ставити, и он-де мне давай гору золоту, и мне-де и с ним не мириватца, потому что-де и поимал юрты бусурманские Казань да Асторохань, а ныне-де и на Терке город ставит и несетца к нам в суседи» [45].

Осенью 1567 г. три крымских царевича «всю землю черкасскую воевали и жгли, и жены и дети имали, и животину и овцы пригнали» [46]. Царевичи хвалились, что «полону взяли больше 20 тысяч». Сведения, полученные русскими послами, давали иную картину и говорили о потерях крымцев в Кабарде.

А между тем отношения между османами и персами оставались в тот период весьма напряженными, и северокавказские пути сохраняли свое стратегическое значение для проникновения в Закавказье. В турецкой и крымской дипломатической переписке второй половины XVI в. неоднократно перед русской стороной ставится вопрос, чтобы «отпереть» «кабардинскую дорогу» [47].

С этим же вопросом был связан большой, но неудачный поход крымско-турецких войск на Астрахань в 1569 г., имевший целью «открыть» дорогу Турции в Закавказье и в Ширван, в обход Северного Кавказа, по Дону через Переволоку в Волгу и Каспийским морем [48]. В широком плане предполагалось наладить связи Турции с мусульманскими странами Средней Азии. Наряду с отмеченными мотивами, поход должен был положить предел распространению влияния Москвы на Предкавказье [49]. В 1570 г. кабардинское войско во главе с Темрюком Идаровым пришло на помощь абазинам, которые подверглись нашествию крымского царевича Адиль-Гирея. В решающем сражении на реке Ахупсе Темрюк был смертельно ранен, и пленены его сыновья Мамстрюк и Биберюк (Булгайрук). И после смерти царицы Марии Темрюковны, а позже – и ее отца, царь Иван IV придавал важное значение сохранению союзнических отношений с Кабардой. Он неизменно поддерживал княжеский дом Идаровых. Получив известие о битве на Ахупсе и пленении братьев, царь для их вызволения посылает в Бахчисарай Богдана Шапкина. В грамоте хану он писал: «Слух до нас дошел слуги нашего, кабардинского князя Темгрюка, впали сыну твоему Адиль-Гирею царевичу в руки Темгрюковы княжии два сына, Мамстрюк и Биберюк... и ты б для любви Темгрюковых княжих детей ... к нам отпустил...» [50]. Прибывший в январе 1571 г. в Крым Б. Шапкин должен был передать сыновьям Темрюка «поклон» от Ивана IV, вручить им грамоту с жалованием (платье, меха и пр.) и вместе с послом Афанасием Нагим выяснить условия их выкупа. В наказе определялась и возможная сумма – «у самой конечной нужды и полутора тысяча за человека» [51]. Крымский хан Давлет-Гирей, видя в братьях верных сторонников Москвы, требовал у своего сына Адиль-Гирея выдачи Мамстрюка с целью его убийства. Казанец Ахмамет-Улан, которому был подарен Мамстрюк, требовал за него 240 человек ясыря черкасского, ребят и девок чистых», коня-аргамака в полном снаряжении, доспех, богатую одежду общей стоимостью 5 тысяч рублей. Или же: «окупу-де за него не хочю, на Москве-де у государя вашего моих два сына, и государь бы-де ваш Маструка взял, а Ахтем Улану дети ево отдал» [52]. Москва и Крым не пришли к соглашению в вопросе о сыновьях Темрюка. Позже татары увеличивали выкупную плату – по шесть тысяч за каждого, восемь за Мамстрюка, а «ныне цена Мамстрюку 10 000 золотых», говорилось в сообщении посла. Сведений о том, что князей Мамстрюка и Биберюка выкупила русская сторона в документах Посольского приказа нет. Благодаря усилиям родственников, судя по документам 1578-го, 1580–1590-х гг., Мамстрюк опять в Кабарде и последовательно занимает пророссийскую ориентацию.

Многолетняя деятельность князя Темрюка Идарова оказала существенное влияние на всю последующую историю Кабарды. С его потомками (сыновьями и племянниками), выезжавшими на русскую службу, связано образование княжеского рода Черкасских (кабардинской линии). Кабардинские князья и дворяне выезжали ко двору Ивана IV для несения военной службы – одни временно, другие навсегда. Русское правительство часто привлекало к участию в войнах кабардинскую конницу, которая славилась своими боевыми качествами. Обычно кабардинские отряды включались в передовые полки. 

В ходе Ливонской войны они особо отличились в битвах при городах Риге, Аллусте («Ялыста»), Гюльбеде («Голбина»), Чесвинем, в период борьбы за города Мильтен, Мариенбург, Феллин и Эрмес [53]. На юге совместно с русскими войсками кабардинские отряды неоднократно «промышляли над крымским царем» [54].

Борьба кабардинцев и их военно-политическое сотрудничество с Москвой против крымско-турецких сил продолжалась и в последней трети XVI в. Политику Темрюка Идарова продолжил его брат Камбулат, ставший верховным князем. В 1578 г. он прибыл в Москву во главе посольства от Идаровых, Кайтукиных и Таусултановых. Оно било челом «ото всее черкаские Кабарды» и предложило строительство русского города в устье Сунжи и присылке на Терек воеводы и людей с «огненным боем» [55]. В том же году воеводой Новосильцевым город был поставлен, хотя позже, после обострения отношений с Крымом, он был снесен. Но фактически русский контроль над северокавказским путем сохранялся.

Общая международная обстановка, переговоры персидского правительства с русским по вопросу о совместной борьбе с Турцией, регулярный обмен посольствами с Кабардой и Грузией – все это позволяло российскому государству расширять свое влияние в регионе, что в конечном итоге имело большое значение в совместном противостоянии адыгов и русских против османо-крымского натиска. В январе 1588 г. кабардинское посольство во главе с Мамстрюком и Куденетом, представлявшими, по их заявлению, «всю кабардинскую землю», подтвердило русское подданство кабардинцев. Кабардинское посольство оформило «шертную запись на верность Кабардин-ской земли Русскому государству» [56]. Она послужила образцом для последующих договоров Москвы с кабардинскими владельцами.

Шертные грамоты (как и крестоцеловальные для христианских стран, например, Грузии.– К. Д.) содержали присягу («шерть») нехристианских (азиатских и кавказских) владетелей (татарских, ногайских, кабардинских, дагестанских, вайнахских, калмыцких) в верности России. Эта практика имела место с конца XV до начала XVIII в. Долгое время взаимоотношения Москвы с Крымским ханством и Ногайской Ордой оформлялись в виде шертных записей. Проекты последних могли исходить как с одной, так и с другой стороны [57]. В свое время шертные (или «клятвенные») грамоты крымских ханов XVI–XVII вв. подверглись Ф. Ф. Лашковым анализу. Он отмечал, что «каждая из грамот служит знаменателем тех отношений, которые существовали между Крымским ханством и Московским государством» [58].

К сожалению, некоторые авторы [59], затрагивавшие шертные соглашения в контексте кабардино-русских отношений, не поняли, что эта группа документов представляет собой серьезный внешнеполитический актовый материал, раскрывающий политико-правовой характер договаривающихся сторон и предполагающий их суверенность. Большая группа шертных соглашений кабардинских владетелей с российскими государями имеют общие внешние документально-юридические признаки в происхождении как результат сделки контрагентов, в содержании – как определение взаимных условий, и по форме – как комбинации устойчивых статей и формул.

Указанный выше договор 1588 г. предусматривал, что кабардинская феодальная знать во главе с верховным князем Камбулатом Идаровым вступает в подданство русского царя и получает от него защиту против недругов: «.. всю вашю Черкаскую землю под свою царскую руку и хотим вас держати все Черкаскую землю под своею царскою крепкою рукою в службе и обороне и защищати вас хотим ото всяких ваших недругов» [60]. Кабардинская сторона обязуется помогать московскому правительству в борьбе с его противниками и соблюдать с ним мир: «... а хто нам будет недруг, тот бы и вам был недруг, и стояти вам всею землею Черкаскою Кабардинскою на нашего недруга с нашими воеводами ... заодин» [61]. На представителей кабардинской знати, заключающих соглашение, возлагается задача приведения «под царскую руку тех кабардинских владетелей, которые «служат Крымскому и Шевкальскому» [62]. Серьезным пунктом соглашения являлось положение о проведении и укреплении кабардинской стороной российского влияния в регионе: «... А хто будет нашим воеводам астораханским и терским непослушен и по нашему царскому жалованию к нашему Терскому городу [на р. Тюменке.– К. Д.] не пристанет и в нашем жаловании быти у нас не похочет, шевкальской князь или тюменской князь или горские князи или кумыки или иверские князи или из вас который черкаской князь от нашего жалования отстанет хто, и тебе, Канбулату-князю, и детям твоим и племянником и всей Черкаской земле на тех на всех на наших непослушников с нашими воеводами на них ходити и в нашу волю к нашей вотчине к Асторохани и к Терскому городу под нашу царскую руку приводити» [63]. В соглашении оговариваются взаимные военные обязательства, в том числе координация совместных действий кабардинцев с терскими и астраханскими воеводами, а также необходимость участия кабардинских отрядов в военных мероприятиях российской стороны: «... А коли мы велим итти на службу черкаским князьям на которого своего недруга, и тебе, Канбулату-князю, и детям твоим и Домануку-князю и Мамстрюку-князю и братье их и племянником и всем князем черкаским посылати к нам на нашу службу на наших недругов братью свою и детей и племянников с ратными людьми, скольким коли велим итти ратным людем, стольким и итти» [64].

Наряду с шертной записью политико-правовые взаимоотношения сторон оформлялись дачей царем Федором Ивановичем кабардинскому князю Камбулату Идарову и всей кабардинской земле «царской жаловальной з золотой печатью» грамоты [65]. Она была по своему виду договорной и близкой к княжеским «докончальным» и повторяла основные положения шертной присяги. Таким образом, мы видим, что взаимоотношения Кабарды с Россией оформлялись важнейшими публично-правовыми актами, т. е. документами правительственного происхождения второй половины XVI в., которые выражали отношение верховной российской власти к Кабардинскому феодальному княжеству.

Но здесь считаем необходимым оговорить, что хотя в Кабарде второй половины XVI в. (как и позже) существовали центральные органы власти в лице избираемого верховного кабардинского князя и высшего законодательного органа власти – «Хасэ», имевшего сословно-представительный характер, она оставалась феодально-раздробленной. И рассмотренное соглашение имело силу лишь в кабардинских удельных княжествах пророссийской ориентации.

В 1588–1589 гг. по просьбе кабардинского посольства вновь был поставлен новый русский город в устье Терека, на одном из его протоков – Тюменьке, откуда легче было иметь связь с Астраханью. Документы конца 80-х гг. XVI в. позволяют говорить об образовании в ходе междоусобной борьбы двух основных феодальных партий, ориентировавшихся на русскую и османо-крымскую внешние силы [66]. Княжескому дому Идаровых противостояли Кайтукины и Таусултановы. Посольства от них приезжали в Москву порознь. В шертные записи, оформлявшие эти переговоры, вносились по просьбам кабардинской стороны формулы о помощи «ратными людьми» в борьбе с «недругами» против тех «черкаских князей», которые служат «крымскому и шевкальскому». Феодальная борьба в Кабарде, если только противоборствующие группировки обращались к российской стороне и подтверждали российское «подданство», была выгодна царскому правительству. Это давало в их руки инструмент для закрепления своего политического влияния на Центральном Кавказе.

В июле 1589 г. были направлены царские грамоты Камбулату Идарову, Мамстрюку Темрюковичу и Шолоху Тапсарукову о присылке «... черкас з двумя мурзами до 200 человек на службу...» [67]. Речь в грамотах шла о готовящемся походе на шведского короля и поддержке данного военного мероприятия союзными кабардинскими князьями: «... чтоб Шолох прислал к нам на службу сына или брата или племянника, а с ним до 150 человек о двух кон лутчих молодцов в доспехах со всяким служебным нарядом и с копьи,– а Канбулат бы и Мамстрюк прислал с племянником, с которым от обоих до 50 человек лутчих молодцов в пансырех и со всем служебным нарядом о двух кон с копьи; тем бы нам службу свою и правду показали, людей своих прислали...» [68]. Но еще осенью этого же года в Астрахани была получена царская грамота с новым распоряжением – когда кабардинские князья пришлют ратных людей, дать им жалование, «лутчим мурзам по шубе да по 10 рублев денег, а рядовым дати всем по 2 рубля и отпустить... назад в Черкасы», объяснив, что «рати на свейского короля не будет» [69].

Летом 1589 г. терский воевода А. И. Хворостин отписал в Посольский приказ о смерти кабардинского князя Камбулата Идарова и о борьбе между мурзами за княжение: «... Канбулата-князя не стало и у них-де, государь, промеж ими смута была великая врось княжья, а на княжение-де, государь, еще не посадили никово. А сказывают, что нынешней год владети у них Канбулатовым детям; а как год минет Канбулату, ино-де, государь, быти у них на княженье Осланбек-князю. А ведетца-де, государь, у них так, что на княженье сажают рядом; а ныне-де ряд Осланбеков пришол» [70]. Приведенный документ, как и многие аналогичные, показывает, что в XVI–XVII вв. верховного князя избирали на «совете всей кабардинской земли» с соблюдением «ряда», т. е. очередности между отдельными княжескими линиями, возводившими свой род к знаменитому князю Иналу. В августе скоропостижно скончался князь Асланбек Кайтукин. В Кабарде был съезд и на место верховного князя заступил Янсох Кайтукин, который «совет учинил в Кабарде, съехався с кабардинскими князи ... и с Хотовым (Анзоров, тлекотлеш.– К. Д.) и со всеми мурзами и уздени и со всею землею», на котором была вновь подтверждена присяга русскому царю [71]. К концу 1589 г. можно говорить об установлении в Кабарде преобладающего влияния князей прорусской ориентации. На соединение с войсками Янсоха и его сторонников из Терского города прибыло «вогненово бою 750 человек» и совместными усилиями «Кабардинскую землю всее под государеву руку привели...», сокрушив противников Москвы [72].

В этот период проявляется стремление кабардинских князей к овладению контролем над переправами у слияния Сунжи с Тереком, для чего они пытаются учредить здесь заставы и взимать пошлины с проезжающих [73]. Русское правительство, выполняя неоднократные просьбы грузинского царя Александра, предпринимает шаги к тому, чтобы обезопасить дорогу через шамхальство в Кахетию. Весной 1591 г. планируется совместный поход терских воевод с князем Григорием Засекиным и кабардинских князей, для чего царская грамота отправляется Мамстрюку Идаровичу [74]. В 1580–1590-х гг. русское присутствие на Северном Кавказе вместе с установившимися союзническими отношениями с кабардинцами и другими горскими владельцами, по справедливому мнению Е. Н. Кушевой, еще более прочно, чем в 60-х гг. XVI в., запирало для османских войск дорогу к Дербенту [75]. Это значительно подняло престиж России и усиливало ориентацию северокавказских народов на Москву. Свои успехи в регионе русское правительство стремилось сделать достоянием международной дипломатии. Именно в начале 1590-х гг. в полный титул русского царя было внесено добавление: «государь Иверские земли Карталинских и Грузинских царей и Кабардинские земли черкасских и горских князей... государь» [76].

Усиление русского влияния в Предкавказье вызвало резкое обострение отношений Турции и Крыма с московским правительством. В 1592–1594 гг. во время нахождения в Турции русских послов Г. Нащокина и А. Иванова, прибывших к османскому двору с мирными предложениями, им было сделано резкое заявление: «Ходили государя вашего люди в Кабардинскую землю на шевкала-князя, а шевкал служит государю нашему... город-де в Черкасах государя вашего люди поставили... А на Терке-де и по Дону государь ваш поставил новых четыре города и государя нашего людям в Темиркале (т. е. Дербенте.– К. Д.) дорогу отняли» [77]. Великий визирь Синан-паша в письме к царю Федору Ивановичу обозначил целый ряд претензий: о построении городов на Тереке и в Кабарде, о нападении донских казаков на Азов, о контактах Москвы с грузинским царем Александром – и требовал сведения с Дона казаков и даже возвращения Астрахани и Казани [78]. Во время переговоров с османцами и крымцами русские дипломаты пользуются аргументацией об «исконной» принадлежности «пятигорских черкес» России. Она в форме легенды была создана в недрах Посольского приказа и доказывала, что адыги-черкесы в давние времена являлись не кем иным, как рязанцами, переселившимися на Кавказ, но позже, при Иване IV вступили в русское подданство; по их челобитию и даже для их «бережения» был поставлен «в Кабардинской земле на Терке город, что без города быть черкесам невозможно» [79]. Эта версия стала широко использоваться в дипломатических документах, несмотря на то, что в Стамбуле и Бахчисарае она не производила должного эффекта.

Турецкая и крымская дипломатия, в свою очередь, пыталась тоже обосновать «подданство» адыгов мусульманским государствам. В 1667 г. турецкие чиновники доказывали русскому посольству в Стамбуле, что «черкесы» якобы еще со времени Баязида II (1481–1512) являлись слугами «высокой державы», и затем были уступлены Крыму [80]. Крымский хан Ислам-Гирей в конце 1640 г. носил титул «Татцкой и Тевкетцкой и межгорских черкас великий государь» [81]. В ответ на дипломатическое заявление Москвы по поводу грабительского похода крымцев в Кабарду, хан Селим-Гирей в 1671–1672 гг. заявлял, что «черкесы и ногайцы искони до нонешнего дня под нашим повеленьем, наши подданные, и у предков ваших и у вас Черкасская земля никогда под вами не бывала...» [82]. Хан Мурат-Гирей (1678–1683) величал себя государем «кабардинских и горских черкас правой и левой стороны» [83]. Интересно сравнить приведенный материал с мнением польского дипломата Мартина Броневского, который долгое время жил в Крыму в ранге посланника и получал информацию от самих крымцев, которые никак не были заинтересованы в подчеркивании независимости адыгов. Он еще в 70-х гг. XVI в. писал, что «область пятигорцев ... простирается до каспийского или Гирханского моря... Это совершенно свободный народ, имеет многочисленных и храбрых князей, которым подчиняются отдельные племена и роды» [84].

Во второй половине XVII в. Посольский приказ составил обширную историческую справку в форме грамоты, где излагались основные вехи адыго-русских взаимосвязей с середины XVI в., что успешно использовалась дипломатами [85]. Такая практика будет неоднократно применяться в противостоянии с османо-крымской дипломатией и Коллегией иностранных дел в XVIII в.

В конце XVI в. турецкий султан и крымский хан попытались организовать большой поход на Северный Кавказ для взятия «Терского города» и приведения черкесов «под турскую руку». В Керчь было переброшено 18 пушек. Крымский царевич Мубарек-Гирей должен был объединить янычар Анатолии, Кафы и определенную часть причерноморских черкесов [86]. Была опасность посылки крымского войска на Россию. Начавшиеся вскоре военные действия в Европе в ходе австро-турецкой войны за обладание Венгрией, смерть Мубарек-Гирея отвлекли османо-крымцев от северокавказских проблем.

* * *

В начале XVII в. Северный Кавказ стал приобретать все возрастающее значение в международных отношениях. Я. Ахмадов считает, что в политике таких государств, как Россия, Иран и Османская империя, северокавказский регион с народами, его населяющими, занял немаловажное место и как выгодный плацдарм для ведения военных действий, и как источник материальных и людских ресурсов [87].

Характерной чертой русской внешней политики в XVII в. по авторитетнейшему мнению В. А. Прокофьева и А. А. Новосельского была ее последовательность, продуманность в установлении очередности и упорство в достижении внешнеполитических задач [88]. Одной из таковых оставалось соперничество с Турцией и Крымом, а также Ираном за влияние в северокавказском регионе и защита своих южных рубежей.

Несмотря на сложную международную обстановку и в России, и на Северном Кавказе, кабардино-русские отношения в XVII в. развивались в сторону углубления и расширения. Кабардинские отряды совместно с гарнизонами Астрахани и Терского города участвовали в военных действиях против дагестанского шамхала. Кабардинские владельцы берут под свой контроль стратегически важную дорогу в Грузию. Уже к 1604 г. населенные пункты кабардинцев располагались в Дарьяльском ущелье: князь Айтек овладел «дорогою в горах к Сонской земле» [89].

Внутреннее положение Кабарды в начале 1600-х гг. осложнялось междоусобной борьбой князей. Так, Казый Пшеапшоков со своими сторонниками добился гибели двух сыновей Темрюка Идарова – Доманука и Мамстрюка, «зазвав их к себе меду пить, держав их у себя два дня скованными и на третий день убили» [90].

Гибель Темрюковичей побудила их двоюродных братьев Куденета Камбулатовича и Сунчалея Янглычевича спастись от «недругов» уходом в Терский город. С 1603 г. князь Сунчалей по разрешению из Москвы стал служить и остался со своими детьми в Терском городе. В дальнейшем потомки Сунчалея неизменно получали царскую поддержку.

Терский город в этот период был не только крепостью, но и центром политических и экономических связей России с Северным Кавказом и Закавказьем. Возле него постепенно возникали поселения северокавказцев. За рекой Тюменкой образовалась Заречная или Черкасская слобода, укрепленная острогом. Принявшие крещение и служившие в городе горцы обосновались в слободе Новокрещенской. От притеснений кумыцких мурз сюда переселились окохи (акухи), племенное подразделение вайнахов, которые образовали Окоцкую слободу [91]. Согласно переписи 1640 г. в Черкасской слободе насчитывалось более 1000 дворов кабардинцев, одних дворянских (уоркских или узденских) семей, зависимых от князя Муцала Сунчалеевича было 175 дворов [92].

Русские документы начала XVII в. позволяют считать, что в 1602–1604 гг. крымский хан Казы-Гирей находился в неприязненных отношениях с горскими черкесами [93]. После неудачного похода Ивана Михайловича Бутурлина в 1604–1605 гг. в Тарки положение Терского города как опорного пункта России в регионе сильно осложнилось. Терские воеводы вынуждены были сжечь Сунженский острог, а его гарнизон перебросить в Терский город. События на Кавказе совпали по времени с началом Смутного времени, что во многом ослабило русские позиции в Предкавказье. У мусульманских держав создавались благоприятные условия для воздействия на политические процессы в северокавказском регионе [94].

В наибольшей зависимости от Турции и Крыма по-прежнему находились отдельные западно-адыгские народности. Для османов и крымцев особенно важным было сохранения господства на северо-восточном берегу Черного моря, и особенно на Таманском полуострове, прикрывавшем Азов [95]. Турецкие гарнизоны находились в Анапе, Тамани, Темрюке и крепости Копыл на Кубани, построенной в 1607–1608 гг. крымским ханом Казы-Гиреем [96]. В первый год постройки, зимуя в новом городе, хан «приводил черкас к шерти на турского имя». Степень зависимости от османов и крымцев различных западно-адыгских народностей в разное время была неодинаковой: в большей степени это касалось жанэ, живших на Тамани. По отношению к другим зависимость была чисто номинальной. От крымских набегов адыги были вынуждены откупаться данью, которая чаще по настоянию ханов уплачивалась невольниками. В XVII – начале XVIII в. черкесская дань каждому из вновь вступающих на престол крымских ханов состояла из 300 невольников [97].

окончание п. 3.1