В процессе сближения адыгских народов с Россией со второй половины
XVI в. позитивную роль сыграла деятельность Черкасских – княжеских родов,
сложившихся из выезжавших на русскую службу представителей адыгской аристократии.
С этого времени они в ранге служилых князей [19] влились в состав правящего
класса Московского государства, и многие из них заметно проявили себя на
политическом и военном поприще. Наиболее известными были кабардинские Черкасские
(Темрюковичи, Камбулатовичи, Сунчалеевичи, Бековичи) – потомки сыновей
кабардинского князя Идара, которые после женитьбы царя Ивана IV на Марии
Темрюковне в 1561 г. стали во множестве выезжать на службу в Москву. Кроме
того, существовали ветви Черкасских, которые принадлежали другим адыгским
этническим подразделениям – бесланеевцам и жанеевцам, а именно Ахамашуковы,
Егуповы и Чюмаховы Черкасские [20].
Выезды на царскую службу в Москву происходили в строгом соответствии
со специальными правилами. Решение об отправке принимал специальный совет
пшиуорков – Хасэ. Обычно в число выезжающих попадали молодые княжичи 16–20
лет. Отъезжанта сопровождала свита в составе ближнего узденя (къуэдз),
воспитателя (быфыкъуэадэ), телохранителей (пшэрыхь) [21].
Так, вместе с Михаилом (Салнуком) Темрюковичем и его двоюродными братьями
Семеном (Уардащао) и Федором Жилеготовичем в опричнине служили «ближние
уздени» братья Даутоковы (Таутоковы). По переписным книгам 1577–1578 гг.
в одной Коломне в 54 бывших посадских черных дворах жили «черкашене», которых
академик М. Н. Тихомиров считал «кабардинцами», сопровождавшими Михаила
Темрюковича и его сестру Гуащэней (Марию) [22]. Или в 1626 г. князь Каншао
Битемрюкович просился в Москву для крещения вместе со своими людьми в 139
человек, в т. ч. 112 уорков, которые «с ним садились на конь».
В Москве выезжих князей царю представляли ответственные чины Посольского
приказа и кто-нибудь из влиятельных родственников. На первой аудиенции
у царя рассматривалось прошение выезжего князя и его определяли в один
из монастырей сроком на шесть недель, в течение которого готовили к обряду
крещения [23].
К середине XVI в., когда начался процесс выезда адыгских князей в Москву,
сформировался совершенно новый состав русской аристократии, включавшей
в себя фамилии бывших великих и удельных князей. Они претендовали на особое
положение в государстве, потеснив старую московскую боярскую верхушку (в
основном нетитулованную). Меняется в этой связи и состав Боярской Думы.
Стремясь удержать свое преимущественное положение в государстве, этот слой,
по мнению А. Н. Медушевского, консолидировался и сумел оградить себя на
довольно долгое время особой системой гарантий – местничеством.
В дооктябрьской и новейшей отечественной историографии о местничестве
писали многие. Так, по мнению авторитетнейшего ученого А. А. Зимина, порядок
назначения на думные, а также другие высшие судебно-административные и
военные должности, определялся положением феодала на сословно-иерархической
лестнице. Он считал, что эти традиции восходили к начальным этапам создания
Русского государства. «Он зависел от знатности «рода» (т. е. происхождения)
и от «службы» данного лица и его предков великому князю» [24]. Как видим,
суть местничества «состояла в том, что все высшие должности военной и административной
службы с помощью особого счета распределялись в соответствии с наследственной
родовитостью претендентов» [25].
А. А. Зимин обращал внимание, что первоначально местничество носило
служилый, а не родовой характер, и только со времен боярского правления,
когда служилые князья вошли в Думу, они сравнялись с верхушкой старомосковской
аристократии и также включились в систему местнических отношений [26].
Черкасские, кооптируясь в среду российской высшей знати, оказываются
в составе боярской аристократии, которая заседала в Думе и принадлежала
к потомкам князей-рюриковичей или гедеминовичей (князья Воротынские, Мстиславские,
Голицыны, Куракины) и старинных московских боярских родов (Романовы, Морозовы,
Шереметевы, Шеины, Салтыковы). Кабардинские Черкасские заняли высокое положение
в государственном управлении, руководя многочисленными приказами, а также
командные должности в русской армии. Они состояли в тесных родственных
отношениях с царствующими династиями и ведущими боярскими родами.
Их привилегированное положение состояло в том, что в бояре они выходили,
минуя чин окольничего, и являлись ближними боярами, в отсутствие царя нередко
замещая его в столице.
При всех царях – от Ивана IV (Грозного) до Петра I по два представителя
рода Черкасских входили в Боярскую Думу: при Иване IV – Михаил Темрюкович
и Семен Ардасович; при Федоре Иоановиче и Борисе Годунове – Борис Камбулатович
и Василий Карданукович; при Михаиле Федоровиче Романове – Иван Борисович
и Дмитрий Мамстрюкович; при Алексее Михайловиче – Яков Куденетович и Григорий
Сунчалеевич; при Петре I – Михаил Алегукович и Михаил Яковлевич. Со смертью
великого канцлера Алексея Михайловича Черкасского в 1742 г. фактическое
присутствие Черкасских в российском руководстве прекратилось.
В Дворцовой тетради 1550-х гг. и в Списке чинов 1588–1589 г., дающих
наиболее полную картину состава служилых князей, в этом ранге называют
следующих лиц: Борис Камбулатович Черкасский, Андрей Васильевич Трубецкой,
Афанасий Шейдяков, Роман и Василий Агишевич Тюменские, Михаил Никитич Одоевский,
Василий Карданукович Черкасский, Иван и Дмитрий Михайлович Воротынские
[27].
М. Е. Бычкова обращала внимание, что кабардинские Черкасские, называясь
служилыми князьями, в качестве земельных владений получали лишь вотчины
[28].
С. П. Мордовина, в свою очередь, прослеживает как царское правительство
переводит на положение служилых князей иностранных выходцев, но это не
сопровождалось их непременным наделением уделами, а поместья, которые
им жаловались в разных уездах, «не идут в сравнение с владениями Мстиславских
и Глинских» [29].
В период наибольшего расцвета сословно-представительной монархии в
России в XVII в. представителей рода Черкасских в составе российской правящей
верхушки насчитывалось 7–8 человек [30]. К 1700 г. они были самыми богатыми
землевладельцами России, имея в своем распоряжении 12 032 крестьянских
дворов и опережая далеко представителей других 33 родов, входивших в Думу
[31].
Иерархия правящей аристократии во второй половине XVII в., по свидетельству
Г. К. Котошихина, располагалась следующим образом: князья Черкасские, Воротынские,
Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские,
Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы и Урусовы.
На следующую ступень социальной иерархии Котошихин поместил «роды, меньше
тех, которые бывают и в окольничих, и в боярах: князей Куракиных, кн. Долгоруковых,
Бутурлиных, кн. Ромодановских, кн. Пожарских, кн. Волконских, кн. Лобановых, Стрешневых, Пушкиных, Измайловых,
Плещеевых, Львовых. Роды ж, которые бывают в думных дворянах и в окольничих
и из честных родов, и из средних, и из дворян: и те роды больши той части
не доходят. Есть потом и иные многие добрые и высокие роды, только еще
в честь не пришли, за причиною и за недослужением» [32].
Обнаруженные автором в «Дворцовых разрядах» многочисленные «местнические
дела» свидетельствуют, что «сословная честь» Черкасских была достаточно
высокой в иерархической структуре российского феодального общества [33].
А. И. Маркевич полагал, что установление местнической чести выезжих лиц
вполне зависело от правительства, которое все-таки стремилось при этом
сообразовываться с честью лица в той земле, откуда оно выезжало [34].
Известно, что большинство генеалогических легенд из родословных российских
аристократов (потомков князей Рюриковичей и Гедеминовичей), а также выезжих
аристократов из числа нерусских народов выводили часто происхождение своих
родов из-за рубежа. Все они отражали одну тенденцию – закрепить знатность
происхождения и давность службы представителей рода при дворе великих князей
(московских, тверских и т. д.). Не стали исключением и представители рода
Черкасских. Этногенетическое предание об их царском происхождении от мамлюкского
(египетского) султана Инала вошло в их генеалогические росписи и получило
признание правящей верхушки российского общества. Указанный момент нашел
свое отражение и в гербе Черкасских, где изображена чалма с пером, надетая
на золотую корону.
В многочисленных местнических спорах (кн. Б. К. Черкасского с В.
В. Голицыным; В. К. Черкасского с А. И. Голицыным; Д. М. Черкасского
с А. И. Голицыным, Ф. Н. Куракиным, Б. М. Лыковым, Н. И. Одоевским, М.
Б. Шеиным; И. Б. Черкасского с И. М. Воротынским, В. П. Морозовым; М. А.
Черкасского с М. А. Голицыным; Я. К. Черкасского с Г. Г. Ромодановским
и др.) судебные дела за редким исключением выиграны Черкасскими. Например,
в 1632 г. кн. Б. М. Лыков не захотел быть вторым воеводою после кн. Дм.
М. Черкасского (за 30 лет князь Лыков привык быть самостоятельным воеводой
– «ходить со своим набатом»). После разбора местнического спора «государь
царь и великий князь Михайло Федорович указали боярину князю Дмитрию Мамстрюковичу
Черкасскому на боярина князя Бориса Лыкова доправити бесчестье оклад князя
... 1200 рублев; и деньги на боярине Борисе Лыковы взяты и по их государеву
указу отданы боярину князю Дмитрию Мамстрюковичу...» [35].
А. Н. Медушевский показывает, что хотя с отменой местничества древность
рода и знатность происхождения перестали играть прежнюю роль, однако в
среде боярства они сохранили свое значение. И считает, что с помощью родственных
связей между родами крупные бояре обеспечивали свое положение в Думе, составляя
замкнутую группу, не допускающую в свой состав новых людей. Этой группе
была присуща определенная психология, традиция поведения, отношение к реформам
[36]. По своим основным параметрам приведенная характеристика совпадает
с определением элиты, сформулированным Р. Миллсом в новейший период: «Элита
в большей или меньшей степени сознает себя как социальный класс, и члены
ее ведут себя по отношению к своим иначе, чем по отношению к членам других
классов. Они благожелательно относятся друг к другу, принимают друг друга,
заключают между собой браки, стремятся к тому, чтобы действовать и думать,
если не совместно, то по крайней мере одинаково» [37].
Несмотря на формирование в России в петровский период нового правящего
класса и связанной с ним бюрократии и размывание традиционного слоя старой
аристократии, представители рода Черкасских все еще занимают высокое положение
в государстве. Со второй половины XVIII в. число ветвей рода Черкасских
в России начинает постепенно сокращаться. Так, ветвь кн. Ахамашуковых-Черкасских
пресеклась на рубеже XVII–XVIII вв.; Егуповых-Черкасских – в начале XIX
в.
Отдельного и специального изучения требует вопрос о трансформации образа
жизни, психологии и быта адыгских горских князей различных поколений в
представителей высшей русской феодальной верхушки. Особое значение при
этом будут иметь, на наш взгляд, духовные завещания представителей рода
Черкасских. Имеющееся в нашем распоряжении духовное завещание Дмитрия Мамстрюковича
Черкасского [38] позволяет прийти к выводу, что политическое, идеологическое
и социокультурное сближение представителей адыгской правящей аристократии
с русской, тесные личные и матримониальные отношения и унифицирующее воздействие
христианства быстро ослабляли, размывали традиционное самосознание адыгской
выезжей знати.
перейти к п. 4.2